Читаем без скачивания Волшебник из третьего «г». Книга 3. Летние приключения - Валерий Тимофеев

Волшебник из третьего «г»

Книга 3. Летние приключения

Валерий Тимофеев

© Валерий Тимофеев, 2016

ISBN 978-5-4483-3922-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1 Табунщик

Дни в пионерском лагере летят – не догонишь. Каждый час расписан – то линейка, то бассейн, то поход в лес. Словно кто-то специально сидел и придумывал: чем бы еще занять ребят, чтобы они не оставались без присмотра ни единой минуты, были организованы по всем правилам (кем установленным?) пионерского отдыха и так уставали от всевозможных мероприятий, смотров, дежурств и обязательных игр, что сон настигал бы их за минуту до того момента, когда они свалятся в постели.

Очень скоро забылось, что совсем недавно эти же самые воспитатели жили в этих же самых дачах, больше отдыхали, чем умучивались и, надрывая глотки, пели любимую лагерную песню ребят всех поколений:

Спать, спать по палатамПионерам и вожатым.Пионеры спать не хочут,А вожатые гогочут..

Незаметно то, что именовалось отдыхом в пионерском лагере и было прежде достоянием большинства, нынче стало доступно только самым отчаянным и старожилам. Эти в любые времена отдыхают в свое удовольствие, как тот кот, который всегда и во всем сам по себе и ходит туда, куда глаз посмотрит.

Не успели оглянуться – неделя позади. А кажется, только вчера приехали и шумной гурьбой прошли с рюкзаками и чемоданами по асфальтированным дорожкам к дачам. Тут же на ходу и знакомились, и делились планами.

Пятнадцатому отряду, в который распределили Коську и Вадика, выделили второй этаж только что отремонтированной дачи. В громадных палатах еще не выветрился запах краски, на выбеленных стенах еще ни одной надписи, ни одного рисунка, не весь мусор убран с газонов – оставлен для растаскивания ребятами, а дождь не успел еще смыть с дорожек белоснежные набрызги извести.

Вадик бывал в этом лагере в прошлом году, потому распоряжался по-хозяйски. Он заранее выведал, в какой палате будут жить мальчики, схватил Коську за руку и друзья заняли самые лучшие места – у окна.

Дача стояла на пригорке, в каком-нибудь десятке метров от забора. Узкая тропинка в россыпи опавших иголок – колючих сосновых и бархатисто-мягких лиственных – змейкой петляла между стволов и корней, выводила к вертушке, а там лес на много километров в любую сторону. И горы, и ручейки, и ключик с такой вкусной и холодной водой, что в городе и за деньги не купишь.

Вадик будет каждое утро приносить ее в графинчике и угощать ребят.

– От этой воды силы вдесятеро прибывают. Она из сердца гор течет, – говорит всем Вадик. Но не он придумал такие слова. Так им рассказывали в прошлом году.

Если забраться на крышу дачи, можно увидеть весь лагерь. Правда тоже только крыши, остальное прячут деревья. Но все равно красиво. А если долго-долго ждать, можно дождаться и тогда увидишь, как в распадке между гор проскакивают почти игрушечные вагоны пассажирского или товарного поезда.

Там, за горой станция. Но до нее далеко. Два часа идти мимо пастбища, фермы и какого-то цеха, возле которого на траве сушатся овечьи шкуры и кисло пахнет кожей. А люди в том цехе работают по пояс голыми, в грубых брезентовых фартуках и в резиновых сапогах даже в самую звенящую жару и в лютый январский мороз.

С фермы в лагерь привозят молоко в мятых алюминиевых флягах. А начальнику лагеря старый табунщик Дядя Рифкат каждый вечер доставляет кумыс в кожаном мешке – бурдюке. Владимир Петрович за кумыс разрешает увозить от столовой бачки с отходами – любимая еда свиней. Все довольны. И дядя Рифкат доволен, и Владимир Петрович доволен. Они всегда здороваются за руку. Как старые друзья. Поздороваются, немного поговорят о том о сем, и опять расходятся каждый по своим делам.

Ребята тоже любят дядю Рифката. Он добрый. Всех посадит в телегу – только попросись. У него в табуне много коней, наверное, целая тысяча. Или еще больше. И маленькие ручные жеребята на тоненьких ножках. Они берут из рук свежую траву и корочки хлеба, мягко касаются влажными губами ладоней, фыркают и благодарно смотрят в глаза. А шерсть у них как бархат! Дышит под рукой и переливается на солнце.

Еще дядя Рифкат любит петь песни. Вечером он сидит около костра, подбрасывает сухие ветки в огонь и тянет нескончаемую песню на своем родном языке. Ничего не понятно. Но язык и мелодия очень красивые, чем-то неуловимо похожие на горы и цветы, на жеребят и костер. Слушать можно хоть до утра. Но до утра нельзя. В лагере отбой в десять часов. И табунщик прощается с ребятами, жмет всем руки, как жмет и начальнику лагеря – серьезно, уважительно, и обязательно говорит:

– Расти большим и смелым.

– Мы завтра придем, – предупреждают ребята.

– А как же, обязательно придете, – соглашается дядя Рифкат. – Мне хорошо рядом с вами.

– И нам хорошо рядом с вами.

Дядя Рифкат совсем старик. Ему много лет. От ветра и солнца лицо его потемнело, кожа как земля в засушливое лето, потрескалось и сморщилось. На голове редкие седые волосы выбиваются из-под шапки-ушанки. Редкая и тоже седая бородка клинышком. Ходит он в вышитой кацавейке, в широких шароварах, заправленных в яловые сапоги без каблуков. Они очень удобные – и ноге легко, и для здоровья полезно.

Вопросов у мальчишек – только успевай поворачивайся!

– Дядя Рифкат, ты на войне был?

Этот вопрос у ребят самый любимый. Каждый год, в каждой смене задают его десятки раз.

– Нет, малай, – качает табунщик головой, – не был мой на войне.

– Маленький был, да?

– Зачем маленький? – переспрашивает дядя Рифкат. – Совсем большой был.

– Как мы или как кто?

– Как начальник лагеря, – объясняет табунщик. Для ребят лучшего объяснения не надо – сразу понятно.

– Такой большой был и на войну не ходил?

– Не всех пускали, – вздыхает дядя Рифкат, задумываясь о чем-то своем.

– Я бы убежал!

– Убегать нельзя. Убегать плохо – тюрьма попадешь. На войну не попадешь.

– Надо было проситься сильнее – я бы каждый день ходил, надоедал бы им.

– Мой всяко просился.

Дядя Рифкат оправдывался перед мальчишками, словно смывал с себя несуществующую вину перед теми, кто смог добиться отправки на фронт и остался на поле боя. А мальчишки олицетворение тех солдат. Как бы сделать так, чтобы сейчас его слышали все люди и все бы поняли – нет вины и никогда не было.

– Я тоже ходил, тоже надоедал. А один большой начальник говорил так. «Войне много коней надо. Ты воевать пойдешь. Сербай вон просится, тоже воевать пойдет. А кто табун пасти будет? Нет, Рифкат, не пущу тебя. Не ходи больше, не снашивай понапрасну сапог. Эта война без тебя обойдется. Солдат у России много есть. Ты у меня один. И Сербай у меня один. Вы при конях останетесь. Здесь будет ваша линия фронта.» Вот так этот большой начальник сказал.

Старику, видимо, очень нравилось это слово – большой. Произносил он его в растяжку, с уважением.

– Тоже мне – линия фронта! Коней пасти. А зачем на войне кони? Мы что, при царе Горохе живем? Давно танки и машины воюют!

– А, малай! Неправда твоя, – покачал табунщик головой. – Без коня всегда на войне худо. Танк сломался, машина застрял. Кто хлеб солдату привезет? Кто по грязи снаряды к пушке доставит? Сам он, по-твоему, прискачет? То-то! Война конь шибко любит. Самый надежный друг.

– А дети есть у вас?

– Дети? – Старик смотрит на огонь. И взгляд его, и мысли где-то далеко. – Детей много был. Сейчас совсем мало остался. Кого война взял, кого голод взял.

– Какая война?

– Обычная. Войн много всяких. Газеты пишут – нет войны. Все так и думают – нет войны. А война всегда есть.

– А мало – это сколько?

– Совсем один остался. Талгат. Ба-альшой начальник. Директор школы работает. Школа ба-альшой такой. В два этажа! Кирпичный школа, не деревянный! В самом райцентре, – с гордостью поведал старик.

О чем много рассказывать? На руках да на лице вся нелегкая жизнь как на листе бумаги расписана. И затягивает дядя Рифкат свою бесконечную песню. Затихли и слушают ее горы, табун, первая вечерняя звездочка в небе.

– Непонятны слова у твоей песни, старик. О чем она?

– О чем, спрашиваешь? О моей земле. Вижу, какая она красивая и щедрая. Здесь, – показывает он вдаль, – всем хватит места. И табуну быстрых коней, и стаду коров, и отаре овец. И любому дереву, и любой травинке. Человек гордый слишком. Человеку надо у земли учиться. Она всех одинаково любит – башкирина и русского, казаха и татарина. Ей все равно, на каком языке ты свои песни поешь, какому Богу поклоняешься. Для земли есть человек. Все люди должны быть человеками. Вот об этом я пою. А еще пою о горах. О красавице Зухре.

– Это ваша жена?